Не убеждения и даже не глубокая убежденность могут пересилить страх смерти, позора, а только любовь может сделать человека верным до конца, без предела, без оглядки. Мы сегодня празднуем торжественно, благоговейно память святых Никодима, Иосифа Аримафейского и жен-мироносиц. О роли женщин размышляет монхиня, пожелавшая остаться неизвестной, в своей книге "Дерзай, Дщерь"

В церковь!

Но медлим... во-первых, мы привыкли топать ножкой, если что не по-нашему, а Господь не имеет обыкновения потакать капризам. Во-вторых, Православие, как известно, "трудная вера”: требует всего, а взамен не обещает ничего, во всяком случае ничего такого, от чего бы мне лично, сегодня, сейчас, стало светло и прекрасно. Бог в душе, — уговоришь себя, возможно, станешь и молиться своему послушному карманному богу — но знай, что остаёшься с идолом, и все закрутится как прежде. Разве ты миллион раз не давала себе слово, что с понедельника... Разве миллион раз не убеждалась, что поднять себя за волосы посильно лишь Мюнхгаузену? В Церковь! Господь совершает наше спасение в Таинствах церковных, т. е. таинственно, невидимо, но весьма ощутимо. Кому Церковь не мать — тому Бог не Отец. В Церковь! Не оглядываясь "на красные башни родного Содома” — сразу и навсегда!

Поначалу стоять службу очень трудно, что объясняется не только "непривычкой”, но и активными усилиями врага нашего спасения, выталкивающего нас из враждебного ему места. "Мне казалось, с меня кожу живьем сдирают, — вспоминает Г., — ну, думаю, сегодня уж ладно, как-нибудь выстою, коли пришла, а больше сюда ни ногой. Потом церковнославянский... Спрашиваю священника: "Что ж непонятно-то всё!” А он устало отвечает: "Неужели ради Бога не одолеть церковнославянский?” И правда, слух начал улавливать какие-то повторы, ритм какой-то — уже интереснее. Часослов конспектировала и следила по тетрадке...”. Молиться в храме означает закрыть глаза и слушать, что читают и поют} желательно, конечно, понимать, с годами придет. Но как бы далеко от идеала мы ни пребывали: читают невнятно, поют и того хуже, болит голова, слипаются глаза — давай вообразим, что терпим маленькое мученичество за Христа, и останемся в храме. Постепенно откроется дивная красота, высочайшая премудрость, неописуемая роскошь нашего богослужения, незримо воспитывающего (от "питать”, "кормить”) и душу, и сердце, и ум.

"Пойду к Отцу моему”

М. аккуратно посещает храм, где, по ее словам, "очищается”: "И верится, и плачется, и так легко, легко” — цитирует она с воодушевлением. Романтическая взвинченность настораживает; действительно, однажды М. разговорилась и потрясла терминологией, более чем странной для православной прихожанки: аура, аккумуляция биоэнергии, эпоха Водолея и даже Космический Разум. Еще она поделилась интимными подробностями биографии, щеголяя немыслимой раскованностью:

— Я по гороскопу Телец, собственница и ревнива... всегда ухожу первая, длить отношения некрасиво, если нет доверия...

Возражения ничуть не поколебали ее уверенности: даруемая Богом и Православием свобода допускает любую широту взглядов, а что до внебрачных связей, то "Христос простил именно ту грешницу, которая возлюбила много! ”. Между прочим, касательно евангельского эпизода у М. немало союзниц, не разумеющих, что много (т.е. сильно) грешница возлюбила — Христа. Таким образом, присутствие в церковной ограде еще не означает Православия.

В.В. Розанов сто лет назад констатировал: в современном мире Христос имеет дело отнюдь не с "естественными” рыбаками; теперь Ему, чтобы пронизать чью-нибудь душу, нужно преодолеть громадную толщу мусора: гимназию, университет, казенную службу, танцишки, флиртишки, знакомых, друзей, книги, Бюхнера, Лермонтова... Человек третьего тысячелетия вычеркнет, пожалуй, Бюхнера с университетом, а то и с Лермонтовым, но придется включить многое другое, к примеру, жирный слой всякой всячины хотя бы из TV, которая стократно перевесит розановский список. Не говоря уж о потоках грязи, изливаемой с экрана, — мы прилежно воспитывали в себе "окамененное нечувствие”, когда изо дня в день с интересом наблюдали, как мучают, терзают, убивают — и при этом пили чай; мы незаметно приучились пренебрегать нравственными критериями, когда любовались остроумным аферистом, обаятельной проституткой, сентиментальным бандитом. "Аще видел ecu татя — текл ecu с ним, и с прелюбодеем УЧАСТИЕ твое полагал ecu”...

Коль скоро сердце загорелось желанием идти к Отцу — необходимо извергнуть вон мусор и грязь, все эти свинские рожки, питавшие нас "на стране далече”. Но как! Они же съедены и переварены, они у нас в крови, они неотделимы от нашей бесценной неповторимой личности! Элизу в "Пигмалионе” Б. Шоу научили грамотно вести беседу о погоде — и она блистала стерильной речью, пока разговор не коснулся знакомой темы; тут, получив сигнал, мгновенно включилась толща подсознания и тонкая леди заговорила на родном жаргоне:

— А я смекаю, кто шляпку спер, тот и тетку укокошил!

Так и мы; с ходу усваиваем христианские термины — "искушение”, "брань”, "помыслы” — но к Богу не приближаемся; Ему нет места в толчее "культурных ценностей”, которыми мы напичканы до отказа. При просеивании их сквозь тонкое сито евангельских заповедей возникает справедливое опасение: останется ли после хоть что-нибудь? И правда, отложив романы и отключив телевизор, жалуемся на "пустоту, маразм и отупение”. Что ж! Самым плодотворным будет зафиксировать открытие: вот она, бедная моя душа — слепая, глухая, безсловесная дурында — зато подлинная, натуральная, без фальшивых цветастых наполнителей.

Карабкаться изо всех сил.

Выжми себя покаянием — формулирует преп. Ефрем Сирин. Возникает грубоватая ассоциация: стираешь белье, на вид не такое уж грязное; полощешь, выкручиваешь — стекает липкая, мыльная жижа; опять полощешь, опять выкручиваешь, и опять вода скользкая, мутная... удастся ли когда-нибудь досуха выжать из себя гниль и сырость, чтобы осталась ничем не разбавленная самая суть... Покаяние есть завет (договор) с Богом об исправлении жизни, как говорил св. Иоанн Лествичник. Решаясь идти за Христом, заключаем с Ним союз, соглашение: Он вытаскивает нас из болота, но и мы обязаны карабкаться изо всех сил — или хотя бы не упираться, то есть не искать в себе достоинств, не придумывать оправданий, не прикрывать безобразие страстей благовидными названиями, одним словом, не выдавать вонючую помойку за цветущий сад. "Братцы! За что купили, за то и продавайте”, — призывал старец Леонид (Лев) Оптинский. Не рвись немедля достигнуть совершенства и не удивляйся своим падениям, хотя прошел уже целый месяц или целый год новой жизни. Одна бывшая дама сразу по крещении бросила курить, а спустя сколько-то времени закурила вновь и пришла в отчаяние. Родственник-христианин успокоил ее: это очень хорошо, иначе ты бы думала, что уже святая. Падениям "надлежит быти”: наши гнусные порывы, подлые инстинкты, мерзкие привычки пусть выползут наружу, иначе же не узнать, какие внутрь нас гнездятся гады. "Кто возжигает огонь (веры), терпит сперва от дыма (страстей)”, — говорила преп. Синклитикия.

Христа тоже гнали.

— Знал бы ты, сколь я пережила! — возражала пожилая прихожанка священнику, призывавшему ее открывать свои грехи.

Кухарка, увольняемая из религиозной организации за воровство, патетически восклицала:

— Христа тоже гнали!

Зато милая и весёлая Е., сумевшая и семью сохранить, и детей довести до Церкви, печально говорила:

— Одни ошибки! Погляжу назад — чего только ненаворочено, и всё — моими собственными руками.

И стишок на эту тему читала, забылся теперь. 

Привыкая жить с Богом, мы постепенно приобретаем опыт доверия и отдаем себя в Его волю, как в руки умелого Скульптора, отсекающего от уродливой глыбы всё лишнее, чтобы засиял скрытый под пластами мертвого камня образ Божий, в котором и содержится сущность человека, неповторимая драгоценная пред Ним личность. А "пока мы лиц не обрели”, нам свойственно сочинять себя по какому-то, не обязательно даже высокому, но чем-то привлекательному образцу, состряпанному из романов и фильмов, и эту карикатуру выдавать за свою неповторимую душу, и внушать ложный образ окружающим, в том числе и духовнику на исповеди.

А всего-то и нужно: "У меня нет мужа”. Ведь могла бы сказать: на охоте, мол, или коз пасет — в конце концов даже не очень и солгала бы, имела же кого-то. Но сказала правду, не формальную, а настоящую, выражающую суть отношений: мужчина не был ее мужем. И, несмотря на вопиющее нарушение благочестия, удостоилась великой милости от Христа. Он ведь всё знает и поэтому не ждет от нас "успехов”, с победным рапортом о том, сколько грехов побеждено и сколько еще осталось победить, чтобы получить льготную путевку в рай.

Самарянка обрадовала Господа искренностью. Но мы предпочитаем "приличия”, тщательно пряча, даже от себя, мириады мелких пакостей — из-за их кажущегося нам уродства, неблаговидности, несообразности измышленному "идеалу” — и тем самым загоняя их поглубже внутрь, где они продолжают гнить и отравлять нас — причем и физически. Известно, что болезни желудка свидетельствуют о неудовлетворенных амбициях, а "ком в горле” — о беспринципности (глотаем всё, избегая конфликта), а ревматизм и артроз — о ропотливости нрава, вызывающей перенапряжение мускулов и т. д. ; кому интересно, можно почитать специальные книги, их уже много. Легче признаться в убийстве (аборте), потому что есть лазейка оправдаться неблагоприятными материальными и другими обстоятельствами — чем в зависти, лживости и кокетстве, которые невозможно мотивировать "объективной необходимостью”.

Из книги «Дерзай дщерь. Размышления о женском призвании»